Сказки не врут.

+7 (921) 560-19-18
С книгой у камина

Сказки не врут.

17.08.2018

Автор – Зайков Николай Николаевич

г. Новосибирск 

Номинация «Сказка у камина». Фантастическая история.


Сказки не врут

Васькину бабушку называли лекаркой, знахаркой, а ещё колдуньей и шаманкой. Она умела одолевать хвори. На хуторе и в селе её почитали, но были и немногие, кто кривил рот: Баба Яга!

Васька поднял голову на печи, услышав торопливый шёпот:

-Живее, Липатьевна, бредит дева, сыпь, жар…

- Обожди на крыльце.

Бабушка выпрямилась в рост, стала большой-пребольшой, чуть не до потолка; пошарила в закутке, звякнула стеклом, села за дубовый стол. Пятилетний Васька глазел с полатей, из-под просторной шубы: как старушка отмеряет серебряной ложкой жидкость, сыплет щепотку пепла, перемешивает снадобье.

- Спите ишо, вернусь из села – спеку лепёшек, - буркнула лекарка, влезая в кожушок и валенки.

С печки на неё глядели головы двух Васек – кота и внука. Хлопнула надсадно дверь, и обе головы спрятались за шубой. rebenok.jpg

Васька обнял кота и прислушался. В трубе пел ветер. Кот мурлыкал, помогая ветру. Где-то дрожали хрустальные колокольчики. В соседском хлеве мычала рыжая корова Ракета.

Васька почесал затёкшую ногу и вновь уснул.

Печь обратилась в белый пароход. Из трубы валил синий дым. Матросы в тельняшках сверкали зубами.

- Полный вперёд! – командовал Васька. – Самый полный! Едем к папке с мамкой! Рулевой! Зюйд-норд-вест!

Рулевым оказался кот Васька – тоже в тельняшке. Он мяукнул и крутанул рогатое колесо. Печь прогудела и вышла в открытое море.

- А ты знаешь, кто твои папка и мамка? – грустно спросил кот.

- Папка королевич! Он носит красные сапоги и шляпу с пером. А мамка принцесса.

- Правильно, Васька, - согласился кот. – Мы оба знаем, что он королевич, а она носит шляпу с пером. Но ведь они живут за тридевять морей в тридесятом царстве.

- Мне хочется глянуть на них хоть одним глазком!

- Нам не победить тридевять морей. Здесь сыро и штормит, - вдруг скуксился кот. – А на печке тепло и сухо. Да и бабка уже лепёшки печёт. Мне сметану дадут.

Мальчик очнулся: ни парохода, ни матросов, ни моря. Зато печка, кот и бабка. И оглушительный запах лепёшек.

*

Железная дорога прижимала к речке горстку деревянных избушек - хутор. Если ехать вдоль берега километра три, прибудешь в село. Там церковь и полустанок. А ещё восьмилетняя школа.

Оба Васьки в основном возились у реки - вылавливали рыбёшек, кидали камушки. Другое любимое их занятие – прогулки возле полотна железной дороги. Когда могучий локомотив с рёвом и грохотом тащил длинные составы по блестящим рельсам, земля прогибалась под тяжестью. Резкий запах дёгтя, смолы и угля наполнял воздух. Иногда мимо хуторка весело бежали пассажирские поезда. Бывало, из окон вагонов курильщики выбрасывали пустые спичечные коробки. Они становились дорогой находкой для кота и мальчишки.

Километрах в полутора от их избёнки, в противоположной от села стороне, рельсовая магистраль делала крутой поворот, почти петлю: огибала овраг и холм. Здесь поезда обычно притормаживали, и почему-то именно здесь из поездов дальнего следования пассажиры предпочитали выкидывать спичечные коробки.

Коробки волшебно пахли! Они пахли приключениями! Спички могли приехать сюда из Владивостока или, наоборот, из самой Москвы!

Почти ежедневно Васьки собирали спичечный урожай и по вечерам разглядывали чудесные картинки. Осторожно, прежде аккуратно смочив, ребёнок отлеплял этикетку от шпона, расправлял на досточке, сушил. Со временем получилась настоящая коллекция – сотни картинок: ледоколы, спортсмены, герои, птицы и звери…

Кот и мальчишка любили сказочные сюжеты. Даже бабушка подолгу вертела перед глазами картинки с изображениями яблонь и богатырей, бурых волков и царевичей, жар-птиц и ковров-самолётов.

*

Учился Васька в соседнем с хутором селе, в восьмилетке: ежедневно три километра туда, столько же обратно. По снегу – на лыжах, посуху – в кедах, по грязюке – в резиновых сапогах. Учился легко и беззаботно.

Кот его провожал и встречал. Однажды, ещё в первом классе, увязался за другом, усвоил что к чему в его школе – и успокоился. Гулял в одиночестве по берегу речки, иногда гонял петуха и кур: другой животины бабка не держала, да и зачем? Деревня платила лекарке за услуги мясом, молоком, мукой. А картошку, огурцы, морковь и прочую мелочь бабка с Васькой выращивали на своём огороде. С весны до поздней осени в каждый свободный час бабка торопилась в леса, в луга и возвращалась с корзиной зелени, ягод, грибов, корешков. Всё это дружно сушилось на чердаке, в сарае, в закутке за печкой, на которой жили оба Васьки.

Лесные ароматы охмуряли, обволакивали дурманом, навевали сны, качали и успокаивали.

*

Бабушка умерла в год окончания им восьмого класса. Погладила чёрными пальцами хрустящий аттестат внука, попросила квасу. Потом велела подать ей коллекцию этикеток. Долго разглядывала сказочную серию. Зажала в кулачке три картинки, прикрыла очи – и испустила дух. Васька успел вынуть бумажки, пока пальцы покойницы не закаменели: русская печь из «Гусей-лебедей», Емеля-дурак на печи, Кот Баюн за трубой.

Плакал весь хутор, на похороны явилась толпа мужиков и баб из села. Ваську жалели, гладили по голове. Кот куда-то пропал.

После коротких поминок пятнадцатилетний парнишка заколотил избушку, перекрестился и пошагал к тому повороту железной дороги, где поезда замедляли ход. Там прицепился к последнему вагону. Когда проезжал мимо родной избушки, глянул на неё, и ему показалось, что из трубы валит синий дым, а с конька крыши машет лапой Васька. Мог ошибиться – состав мчался уже шибко, да и слёзы застили вид.

В областном городе паренёк поступил в ремесленное училище.

А дальше жизнь закрутилась, как тележное колесо на просёлочной дороге, - с пылью и скрипом.

*

Страшно в поле одному. Один в поле не воин, а путник. Особенно страшно перед началом тьмы, в сумерках. А ещё страшнее, если в поле ты не один, а, например, с ветром – живым мертвецом. Ветер движется, как живой, а ничего не чувствует, как мёртвый. Ему всё равно, кто перед ним – конь, пень, человек. Толкает в спину, лупит наотмашь, норовит сбить, забегает слева, справа. А то вдруг взмахнёт тучей и закроет звёзды, луну; станет в поле совсем жутко.

Василий брёл наугад, по наитию – хутор не объявлялся.

Минуло почти пятьдесят лет с того дня, как он бежал в город. И вот, уже старым мужиком, пенсионером, отправился на Урал, в гости к сыну, курил у окна – и вдруг увидел, неожиданно для себя, родной хутор. Вернее, не хутор, а то, что от него осталось – голые печи. Они стояли стадом грязных, больных слонов, воздев к вечеревшему небу хоботы труб. Домишки и заплоты, вероятно, разобрали на дрова, отвезли в село, а печи ломать не стали - себе дороже.

Старик оцепенел, пока поезд постукивал колёсами мимо кирпичных остовов, а затем ринулся в тамбур и на повороте, там, где машинист привычно снизил скорость, прыгнул с подножки вагона. В осеннюю траву. Постоял, дёрнул ворот рубашки, освобождая шею, и побрёл ко двору детства. К своей родине – русской печи.

Ветер пригнал сводных братьев – морось да снег. Перед глазами всё смешалось, щёки залепило влажной крупой, куда ни глянь – всюду мечется мгла, словно на дне омута. Шагает Василий, ноги заплетаются, одна за другую запинаются. Упасть – не встать.

Вихрь сиганул тяжким тигром на плечи, путник вытянул руки вперёд и рухнул. Однако напряжённые пальцы упёрлись не в мёрзлую землю, а в тёплую поверхность: перед Василием мягко светилось устье русской печи. Из горнила валил жар. Ветер давил в спину, но печь стояла каменной крепостью, вросшей в почву. И вдруг ураган утихомирился – отполз в сторону. Василий протёр глаза. Лицо мгновенно обсохло. На поду лежал пирожок – румяный, пахнул луком и яйцом. В памяти мелькнула картинка со спичечной этикетки, что-то сказочное: русская печь, рубиновые угли, гуси-лебеди…

Василий ухватил пирожок и вскарабкался на печь. Дедовская шуба дышала овчиной. Он вытянулся на лежанке и съел нечаянное угощение. Через пару минут истома охватила тело, смежила веки.

Что там перед кончиной делала Липатьевна? Рассматривала спичечные этикетки. Зажала в кулачок три картинки. На первой – белая печка с пирожками, рядом стоит деревянная лопата; по небу ветер несёт разгневанных красноклювых лебедей.

Сказки не врут: вот она – печка, жарко истопленная, и даже пирожок на поду – вот он.

Вторая картинка – Емеля едет на печи, песни горланит, народ валит врассыпную от дурака.

- По щучьему велению, по моему прошению, ступай печь в село, - пробормотал сонно Василий.

Ничего не изменилось. Степь, мутное небо, дальние шорохи. И вдруг лежанка шевельнулась, накренилась на левый бок, словно подпуская под правый край опечья нечто – вроде лыжи. Казалось, что кладка рассыплется. Но крепость устояла – и вновь наклонилась, теперь уже вправо, дозволяя чему-то подлезть под левый край. Вроде как подпрыгнула, дунула дымом в трубу - и поехала! Как с горки на санях!

Василий сел от неожиданности, разинул рот: не врут сказки! Еду!

Становилось чуть светлее – от чистой пороши, подметавшей поле. Печь мягко покачивалась на ухабах. Чудеса.

Что там было на третьей этикетке? Кот Баюн – вспомнил Василий, - опасный чародей, так похожий на друга его детства. Кто-то из-за трубы прыгнул на овчину: конечно, тот самый Васька-Баюн, пропавший после смерти бабки. Выгнул спину, зажмурился, заурчал, замурлыкал.

- К бабушке, к бабушке, в тридевятое царство! В тридесятое государство! Норд-норд-зюйд-вест!

Не врут сказки.

Так и ехала печь – светилось карминными углями зево, на лежанке обнимались кот с дедом, из трубы вился спиралью дымок.

Вот осталось позади село, где проснувшиеся хозяйки гремели горшками и ухватами; вот проехали первое из тридевятых царств, второе, третье…

7b7dac56319456478095e8d2443150c4.jpg




Возврат к списку


  • Комментарии
  • Вконтакте
Загрузка комментариев...

На сайте используются cookie-файлы и другие аналогичные технологии. Если, прочитав это сообщение, вы остаетесь на нашем сайте, это означает, что вы не возражаете против использования этих технологий.